— Да. В последнее время я мало сплю, а мне нужна свежая голова завтра.
— Да ты сущий иезуит! Думаешь, если Кречмер виновен, он не упустит возможности явиться и покончить со мной?
Кажется, я услышал за спиной скрип зубов. Глухой, как скрежет перетираемых друг о друга камней. В обычной ситуации выполнить приказ чужого — да еще и не просто чужого, а тоттмейстера! — для этого человека-скалы означало бы как минимум серьезно запятнать честь своего мундира темно-синего сукна, но ситуация была на моей стороне и, пусть приказ мой носил риторическую и нарочито бессмысленную форму, открыто воспротивиться он не имел права. Иногда смерть играет на руку тоттмейстеру.
— А с кого в этой комнате они полностью сняты? Даже мне стоит допускать, что ты чертовски хитрый и изворотливый убийца, сумевший обвести нас всех вокруг пальца, а ты можешь полагать, что главный негодяй это — я. Нет, я предлагаю избавить всех присутствующих от подозрений. Хватит того, что вы заявились ко мне с оружием и едва не учинили стрельбу.
— Но действовать так — это нечто более серьезное, чем просто не верить в вину приятеля, — резонно заметил Макс. — Такой выходкой он поставил под удар себя, причем весьма крепко. Кречмер, насколько его помню, всегда был крайне осторожным и вдумчивым малым, а уж подобные жесты совсем ему не свойственны. Он жандарм, а у них дело крепко поставлено на ход — сперва в кутузку, на плесневелый хлеб и воду, а там уж будем разбираться, насколько ты не виноват… Надо было вчера же и бежать!
— Вас видела охрана ворот, — сказал я, затягивая время. Сталь выглядела как граненный и острый замерзший луч какого-то нездешнего серого солнца. — Вам не поможет мое самоубийство, Антон.