Год или полтора Даниц служил в нашем полку. Каким-то чудом его не разорвало на части ядром, его миновали шальные пули и полосы стальной звенящей смерти, именуемые рукопашной. Даже болезни не брали его, по крайней мере, при рождении ему достался неплохой запас удачи, ведь многие из тех, кто пришел после него, так и остались лежать во французских болотах или в глинистой серой земле Ломбардии. Даниц, однако, так и не переменился, и мы знали, что он уж не переменится. Война не закалила его, как бывает с некоторыми, она задавила его, сделала молчуном, сидящим в своем углу всякую минуту, когда не требует служба. Такие люди не меняются — мы так думали.