— Тисса, — протягиваю ей чашку, — я не собираюсь тебя ругать или упрекать в чем-то. Сейчас за тебя отвечает Урфин, и я понимаю, что ты должна ему подчиняться.
Тиссу обняли. Поцеловали в макушку. Обули. Обернув соболями — шаль волочилась по земле, как мантия, — потащили прочь.
Но до чего же она худая! И сейчас худоба особенно заметна.
…для контрабандистов, потому как прочим нет нужды останавливаться на пути к порту, что находится — если Урфин правильно помнил карту — меньше чем в двадцати лигах к югу.
Да и кому было сказать? Машке? Или соседкам, которые все еще шептались, гадая, была ли моя мать виновата. А я сражалась с одиночеством, оглушающим, бескрайним, как Вселенная, загоняя его на окраину души. И загнала, но не победила.
Обнять? Тисса не сопротивляется, вздыхает тихо, обреченно как-то.