Майя, вцепившись в трубку, как утопающий хватается за спасательный круг, тут же принялась набирать номер, а я, поставив канадского дедушку с пистолетом-пулеметом возле дверного проема, подошел к пролому в стене.
— И что тут такого? Захотел и влился. Там ведь не в одежде дело было, а в духе!
А я, опять хлебнув из своего бокала, вспомнил возвращение из первой в своей жизни турпоездки. Будь она неладна…
— Ну и чего ты себе сейчас душу рвешь? Что было то прошло… Зато теперь все тихо…
Да и мысль постоянная сидела, что если доктор все видел и успел отзвониться, сделанная сейчас куча трупов потеряет всякий смысл. Живые они будут или мертвые — роли не будет играть, так как нас просто возьмут на выезде из города.
Тут еще совсем некстати вспомнился рассказ о его семье: о сыне — боевом летчике, навсегда оставшемся в Афгане, и о жене, не перенесшей эту потерю. И подумалось, что этот железный мужик не спился, не опустился, а, собрав волю в кулак, продолжил жизнь. Да какую жизнь! Куда там до него нашим агентам, работающим «на холоде»! Почти двадцать лет изображал из себя невзрачного пенсионера, а сам оказался гибридом инженера Гарина и нелегала Абеля. Это ведь какую выдержку надо иметь? И сломался он только сейчас, после моего отказа…