— Понятно, — кивает капитан. — Хорошо, вы свободны.
Натянул еще сырую форму, сунул ноги в сапоги.
Распределили время караула, каждому по одному часу. Мне как самому старшему по возрасту выделили первый — самый легкий. Народ расползся по шалашам и угомонился. Костер почти потух, только угли, как чьи-то красные глаза, продолжали светиться в темноте. Ставшая привычной тяжесть СВТ оттягивала плечо, а штык-нож для нее я так и не нашел. Стоять на месте надоело, да и холодно еще по ночам. Я обошел вокруг тягача с орудием и приблизился к шалашам, в одном из них вроде какое-то шебуршание, подошел ближе, прислушался и с трудом разобрал.
Мы выпустили в ночное небо почти сотню снарядов без всякого результата. Немецкий самолет уже давно улетел. Еще около часа мы находимся на позиции, но повторного налета не последовало. Наконец нам командуют «отбой воздушной тревоги», и мы идем в казарму досыпать.
— Молча-ать! — политрук грохает кулаком по столу. — С Костромитиным мы еще разберемся, а ты за свои дела ответишь!
— Да их не с трупа, с языка сняли, в лагере они ему все равно ни к чему.