— Ага. А зачем вообще говорить? Давай назад вернёмся, а?
— Ой. Лена, — хорошо, что тут темно. Вот прямо чувствую, что щёки горят у меня. Стыдно просто невероятно. Но и терпеть не могу больше. — Лена, мне очень неудобно, но…
Ну, одежда, понятно, вся на выброс, включая носки. Волосы тоже не отмыть, пришлось ему наголо стричься. Но краска хорошая была, Вальке кожу до конца оттереть так и не смогли, сколько его в бане ни скребли со скипидаром. И ходил Смирнов после этого почти два месяца с лицом и руками такого нежно-голубого оттенка. С тех пор за ним и приклеилось прозвище Голубой.
— Женечка, маленький мой, тебе не нравится?
Я же стою, не знаю, что и делать. У прохожих помощи попросить? Может, ей неотложку вызвать нужно? Что делать, мне-то что делать? Ленка же постояла, постояла, а потом… резко отвернулась к стене дома, согнулась, и её вырвало на асфальт. А потом ещё раз вырвало, и ещё.
Бежать из золотой клетки было бессмысленно. Бежать Свете стало некуда и не к кому. Она теперь одна, совсем одна. И что же ей делать? Вариант остаться с Занирой и покорно исполнять её извращённые прихоти Света даже и не рассматривала. Смерть казалась ей не в пример более предпочтительным выходом из положения.