Мысль эта — первая мысль в последний раз проснувшейся женщины — была такой же спокойной, как и она сама. Есть такой рубеж в возрасте, за которым люди перестают меняться. И перестают беспокоиться. Раньше люди редко до него доживали в своём сознании — хихикающий дядя Альцгеймер подстерегал их во всё более и более ранние годы. Такова была плата — а точнее, клеймо от Природы — за бесстыдную юность, бессмысленную зрелость и одинокую, аномальную старость.
— Что? — отвлёкся от своих мыслей Колычев. — Ах да, конечно, поехали. И вот что, Селиванов, давай-ка по дороге в особый отдел корпуса завернём. Что-то не нравится мне эта карта…
— Так надо. Причину сам придумай какую-нибудь, но этой ночью и завтра весь день твой наркомат нужен мне работающим в полную силу, невзирая на выходной день.
Полный самых нехороших подозрений, я почти бегом добрался до подъездной двери, за которой только что скрылась эта полоумная, рванул её, и оказался в Мишкином подъезде. Полумрак, солнечный свет проникает внутрь через пыльное окошко. Девчонки не вижу, зато слышу шаги, слышу, как она спускается по лестнице.
[01.08.1940, 09:55 (брл). Берлин, средняя школа, кабинет зоологии]