Светка говорит, что можно. Теперь ей уже всё можно. И вздыхает тяжело. Понятно. Мне — понятно. Попрощаться она приехала со мной.
— Хорошо. Теперь автомат на шею повесьте… вот так.
— Вот, смотри сам. Пьяные они, что ли? Придурки.
А Александр Степанович-то! Ой-ё! Страницу в журнале исписал уже всю, перелистнул и дальше за Ленкой всё лихорадочно записывает уже на следующей странице. Любопытно, что он про Ленку подумал? Что она с ума сошла? Что у неё рецидив? Ведь знает же прекрасно, что Ленка память потеряла, так откуда все эти знания? И зачем тогда нужно бред сумасшедшего записывать?
Хуже всего с бельём дело обстояло. Чудовищно узкие девчачьи трусики я сразу отверг, а здоровенные, похожие на небольшой парус, мужские трусы (наверное, отца девчонки), надевать не стал, так как побоялся внутри них заблудиться. Пришлось натянуть какую-то непонятную, розовую в белый цветочек, штуку. Судя по тому, что на ней были карманы, трусами эта штука не являлась, но чёрт возьми, какая же она была узкая! Эта ненормальная что, в таком виде на улицу выходила? В таком?! По-моему, это всё равно, что выйти голой. Точно ненормальная.
— А вот эту песню я слышала, — Ленка наклоняется ко мне и шепчет прямо в ухо, — у нас её иногда передают. Особенно если про культ личности передача, так почти обязательно эту песню всунут туда.