— Для того чтобы ты начал мне сочувствовать, — сказал Блинчик, — мне должно было оторвать задницу. Или полголовы. Меньшее тебя не растрогает.
Волна превратила море в радиоактивную помойную яму — и на украинском, и на турецком побережье. И на российском, румынском, абхазском, грузинском и болгарском тоже. Не было больше Черного моря. Древний Понт Эвксинский умер, приняв в свою утробу миллионы тонн отравленной воды, миллионы трупов, миллионы тонн мусора и тысячи тонн изотопов и химических веществ.
Мотоцикл катился по инерции — передачу Михаил выключил, и только подгазовывал ручкой, чтобы движок не захлебнулся на холостых.
— Доброй ночи, — отозвался Сергеев, опускаясь на заботливо подогретую кожу подушек.
На берегу они подобрали кусок бревна, и Сергеев в спешке примотал к нему оба рюкзака тем самым, хорошо знакомым Молчуну, красным капроновым шнуром. Проплыть с таким грузом на спине даже эти двадцать пять метров нечего было и думать. Поверх рюкзаков он привязал автоматы — свой и Молчуна, завернув их в куртки, и свою кобуру из грубой кожи, с обрезом «тулки» внутри. Потом оба быстро разделись догола, и Сергеев быстро запихнул одежду и обувь в плотный пластиковый мешок, который всегда лежал, на всякий пожарный, во внешнем кармане его «станка».
Действительно, в блинчиковом лимузине было удобнее.