Рядом плюнул огнем автомат Матвея — даром, что ослаб — все три пули попали в цель. Ударил одиночным Молчун, словно кнутом щелкнул. Оставшийся у костра, мелькнул в воздухе подошвами новеньких сапог и упал головой в угли.
— Последний — на два часа, на север. Метров тридцать. Может быть, сорок.
— Слава Богу! — сказал Сергеев. — Я-то думал, только Блинов у нас грабитель!
— А вот этого не надо, — сказал Сергеев веско, глядя ему в глаза, — лучше убери сам. Ноги вырву.
Он понял, что уже борется за обе жизни, а не за чужую. А если быть до конца честным — то больше за собственную.
Первым ощущением было, что по нему пробежался табун лошадей, голов, этак, в двадцать. Несмотря на укол, делавший состояние терпимым, болела каждая клеточка тела, каждая косточка, каждый сустав и каждая мышца. Болели даже глаза изнутри и явно прокушенный язык. Ныли, как от ледяной воды, зубы.