— Серега, может, не надо, — осторожно проговорил в трубку художник. — Ну что мы, сами не справимся?
Леня Чижик возил Каширину не первый год и хорошо изучил и ее распорядок, и ее привычки. В салон она ездила по вторникам, четвергам и субботам. Сегодня понедельник. Значит, миледи не в духе. Что-то случилось. Кто-то вывел ее из душевного равновесия. И в такие минуты лучше ничего не говорить, ни о чем не рассказывать и вопросов никаких не задавать. Он молча вел машину по холодным, съеденным темнотой полярной ночи, улицам. Впрочем, это было не совсем так. Расцвет полярной ночи остался позади, и город уже тонет в сине-серых сумерках, но все равно понимаешь, что дня нет, света и солнца нет, а тепла не будет еще очень-очень долго. Татьяна Геннадьевна смотрела в окно, но ничего не видела. Она думала о себе, о Вихлянцеве и о Лене Чижике. Все, кто был в курсе, что она перетащила водителя из областного центра в Северогорск, а потом взяла его с собой, когда перешла на работу в мэрию, искренне считали, что это «не просто так», и Каширина эти слухи никогда не пресекала. Пусть думают на Ленчика, лишь бы не узнали про Юру. Потому что, начни какой-нибудь настырный, охочий до жареного журналист раскапывать тайну личной жизни Кашириной, он очень быстро обломается и поймет, что ни одного контакта между ней и водителем, кроме служебных, никогда не было. Только в машине, на глазах у всех. Он ни разу не поднимался к ней в квартиру, она никогда даже близко не подходила к дому, где он живет. Одним словом, при внимательном рассмотрении ситуации упрекнуть Татьяну Геннадьевну в любовной связи с водителем Леонидом Чижовым невозможно, как ни старайся, а если кто и посмеет, то она такой иск вчинит в судебном порядке за диффамацию, что небо вздрогнет.
— Серега! — раздалось снаружи, и в шатер влетел взмыленный Максим. — Куда ты делся-то? Я тебя потерял. Через час начинается спектакль, это моя гордость, гвоздь программы праздника, не прощу, если ты не придешь.
— Но как же так? — удивился Сергей. — В заключении судмедэкспертизы же четко указано, какими веществами потерпевший был отравлен. При чем тут продукты?
Летели до Ираклиона, потом около часа добирались до отеля на такси. Море действительно оказалось такого цвета, какого Сергей никогда в жизни не видел, хотя ездил отдыхать не только на Черноморское побережье, но и в Турцию, и на Канары. Оно было абсолютно синим, как сапфир. Такой цвет он видел только в рекламных роликах и проспектах и всегда был уверен, что это результат применения фотошопа. Он купался на рассвете, плавая в прозрачной воде навстречу появляющемуся из ложбины между холмами розово-пунцовому диску, плавал днем, не переставая удивляться тому, как меняется цвет воды в зависимости от положения солнца на небосводе, плавал ночью при свете звезд, наслаждаясь темнотой и одиночеством. В нем неожиданно вновь после долгого периода проснулся интерес к Лене, и она ответила ему с пылом и нежностью. Первые три-четыре дня отдыха прошли упоительно, но интерес снова пропал так же неожиданно, как и появился. Лена ничего не сказала и никак не прокомментировала его вернувшуюся холодность, восприняла все молча, как должное, а Саблин до самого отъезда с Крита мучился тягостным ощущением, словно близость с законной женой оставила в душе неприятный осадок. Он чувствовал себя животным, которое готово на случку с любой самкой. И если изменять Лене с Ольгой казалось ему нормальным и естественным, то изменять Ольге с Леной было как-то гадостно. При этом его не оставляло чувство неясной вины перед женой, которую он словно бы «обнадежил» своей активностью в первые три дня и обманул родившиеся ожидания, поэтому он старался быть предупредительным, водил ее в близлежащую деревушку есть свежевыловленную только что пожаренную рыбу, вкуснейший только что выпеченный хлеб и пить критское вино. В последний день на острове Саблин вздохнул с облегчением.
В первую очередь он обратил внимание на слабожелтушный цвет кожи с точечными кровоизлияниями на животе, внутренней поверхности плеч и бедер, на шее и на склерах глаз, которые тоже имели желтушную окраску.