Надо ли объяснять, как он обрадовался нашей встрече, когда вместо неведомых воинственных дикарей увидел добрых и милых нас, украшенных свежими скальпами и шрамами?
Потом осмотрел себя. Рана была зашита, прямо скажем, не в стиле белошвеек, а такой грубой, мужской штопкой, по принципу «чтоб держалось на века». Оно и держалось. Но шрам (если вообще выживу) будет жутким. Глубину сейчас не рассмотришь, но кажется, ребра тот топор окончательно не перерубил, иначе бы все было гораздо хуже, но и досталось мне неслабо — косой рубец тянулся почти вдоль всего нижнего ребра, снизу вверх до самого солнечного сплетения. Ребра, может, были и целы, но вот мышцам явно досталось основательно — даже глубокое дыхание вызывало боль. Что уж говорить про хождение, движение руками, шеей, головой и прочие виды пыток.
— Вот именно, — подхватил я. — Если ты сейчас всех своих ребят положишь, про тебя будут только в твоем племени песни петь. А если всю Реку для караванов свободной сделаешь, так тебя все племена Реки славить будут. Таким даже старики похвастаться не могли!
Но то, что они мне показывают, выглядит слишком несолидно. Достал топорик и срубил пару наиболее ровных стволиков кустарника, порубил их на равные куски и обрезал неровности своим фест’кийцем (все-таки надо в этот Фест’кий съездить и узнать, как они такую бронзу делают). Потом сложил полученные рюхи в несколько городошных фигур на очерченной площадке (видел в детстве, как соседи по даче играли, ну и сам тоже играл). Потом отобрал у Дрис’туна дротик и, отойдя на десяток шагов, кинул его на манер городошной биты.
За то время, что мы отсутствовали в этих краях, чуть меньше года, тут произошли немалые перемены. Внезапно вернулись аиотеекии. Впрочем, лучше по порядку.