Старая добрая психология дикаря. Что уже нарисовано или иной раз просто сказано, то, считай, уже и свершилось. Потому-то, кстати, с той или иной степенью жесткости и соблюдается тут запрет на изображение или создание «подобий». Если у более примитивных и незамысловатых степняков это почти под полным запретом, то у тех же, занимающихся невозможным без «украшательств» ремеслом горцев, «подобиями» и узорами дозволенно заниматься лишь шаманам.
Да. Судя по роже Бокти, такая перспектива потрясла даже его самодовольное до невозможности воображение. Заполучить славу в своем племени — это, конечно, дело обычное. А вот в мировом масштабе! Это как какому-нибудь муходрищенскому режиссеру, снимающему документальные короткометражки на дешевенькую видеокамеру, Оскара получить. Мечта, за которую можно убить или отказаться от убийства!
— Семь плюс четыре! — задал я курс в неизведанное и внимательно посмотрел на мою команду. Ужаса в их глазах я не заметил, но ребятки снова зависли. Все вариации сложения и вычитания в пределах десяти они уже вызубрили назубок и отвечали без раздумий. А тут — что-то новое, выходящее за привычные пределы.
Митк’окок тогда почтил нас личным визитом, что произвело немалое впечатление даже на присутствующего Тод’окоса, говорил очень вежливо, назвал нас с Лга’нхи братьями. Короче, для меня это было поводом миновать Рогатую скалу даже без остановок на ночь и гребсти от нее как можно дальше, покудова хватит сил и весла не сломаются. Но когда я высказал подобную идею на совете старшин, меня, мягко говоря, не поняли. Да как же, мол, можно игнорировать просьбы столь почтенного и родовитого Царя Царей? Особенно настаивали на этом Кор’тек и прочие прибрежники, даже те, которые теперь были ирокезами. Это, я так понял, сильно нарушало какие-то их традиции. Так что мне пришлось подчиниться. Хотя какую-то подляну от этой сволочи я все же ждал. Ну вот не нравился он мне, и все!
Она, в принципе, пустяковым делом и была. Подумаешь, глаз на камне высечь. Я помню, в училище у нас здоровенный глаз был. Гипсовый, для зарисовок. А также нос и губы. А нам их вечно давали перерисовывать и перелепливать во всех подробностях. Одно из любимых занятий препода было. Так что эту деталь человеческого лица я мог едва ли не вслепую слепить. Правда, тут камень, а не глина. Ну да камень — не гранит какой-нибудь, а что-то вроде песчаника. Я пробовал, он даже каменным рубилом царапается. Вот только бить надо по этому рубилу со всей дури. А мне, после всех моих похождений, чегой-то снова поплохело. То ли продуло меня, то ли разбередил болячку. Хотя нет, рана заживала вполне успешно. Но на резкие и сильные движения пока все еще отзывалась сильной болью. А на много движений…
Кстати, о Витьке! Вон он опять за ней следом притопал, делая вид, что просто прогуливается. Махнул ему призывно рукой, может, через этого хмыря подберу ключики к гневному сердцу сестренки? Уж он-то верно, знает, как ее умаслить, коли она его до сих пор не зарезала за назойливость.