— Нет. Не очень. Пока на солнце не гляну. А как ты? Ты себя лучше чувствуешь?
Когда отряд выбрался на гребень холма и Страж натянул поводья, солнце уже превратилось в тусклый красный шар, наколотый на пики-деревья. Дальше к западу раскинулась сеть озер, тусклая вода загадочно поблескивала в косых лучах солнца — словно бусины разных размеров, наобум собранные в многорядное ожерелье. В отдалении, окруженные озерами, возвышались зазубренными вершинами холмы, густо затемненные наползающими вечерними тенями. На краткий миг солнечные лучи озарили неровные вершины, и дыхание Ранда прервалось. Это не холмы. Обломанные останки семи башен. Он не был уверен, заметил ли их кто еще; картина исчезла столь же быстро, как и проявилась. Страж спешился, лицо его отражало столько же чувств, что и камень.
Этот человек стоит в самом сердце всего. Ранд ощутил озноб.
По справедливости, думал Ранд, то, что он на два года ее старше, должно бы давать ему преимущества, но все обстояло совершенно иначе. И в лучшие времена у него никогда не был хорошо подвешен язык для болтовни с девушками деревни, в отличие от Перрина, но, когда на него смотрела Эгвейн, смотрела такими широко раскрытыми глазами, словно отдавая ему все свое внимание, все, до последней капли, он совсем терял нить разговора и говорил что угодно, но не о том, о чем хотел. Может, как только Найнив закончит с выволочкой, он сумеет как-нибудь исчезнуть. Но Ранд понимал, что смыться ему не удастся, хотя почему — не понимал.
— Кинжал с рубином, а? — сказал Мэт. — Мне это нравится. Хотя насчет ока ничего не скажу. Ты уверен, она ничего не выдумывала? Сдается мне, она должна бы знать, что все это значит, раз уж она и вправду предсказательница.
— Кариатонский Цикл, — коротко бросил Том.