Билл Смок стоит на коленях на старинной кровати, молотя по чему-то лежащему на ней своим фонарем, луч его хлещет по стенам и потолку, а когда он тяжело опускается на бесчувственную голову Марго Рокер, раздается едва слышный удар. Ее кровь на простынях — бесстыдно-алая и влажная.
На Евином фронте продолжается вражда. Меня беспокоит, как она пронюхала, что между мной и моим отцом что-то неладно. Публично удивляется, почему я не получаю писем из дома или почему мне не присылают что-нибудь из моей одежды. Спросила, не захочет ли кто из моих сестер вступить с ней в переписку. Чтобы выиграть время, пришлось пообещать передать им ее предложение, и мне может понадобиться, чтобы ты пустился еще на один подлог. Не подкачай. Эта пронырливая лисица — едва ли не я сам в женском обличье.
— Да, вы празднуете труса. — (У, Чертенок Упрямства! Почему я позволяю тебе говорить за меня?) — Я вот что думаю: вы отказались от реального мира за стенами этой тюрьмы, потому что он вас пугает. Видеть, что кто-то другой хочет бежать отсюда, противоречит вашему вкусу к смертным одрам. Вот потому-то вы и подняли сейчас весь этот шум.
— Но вон тот красный мигающий указатель направлен именно на ваше окно.
Дермот нашел меня с неумолимостью дурной вести. Позвольте мне повториться: нежданная встреча с Папой Пием XIII изумила бы меня меньше. Собственно, Его Непогрешимость вписался бы туда лучше — мой мятежный автор поверх шоколадной рубашки с галстуком на резинке напялил банановый костюм. Мне вряд ли требуется напоминать любопытному читателю, что «Удару кастетом» еще только предстояло взять книжный мир штурмом. Ему еще только предстояло поступить в книжные магазины, если не считать лавки премудрого Джона Сэндоу в Челси и этого злополучного газетного киоска, сначала еврейского, затем сикхского, а ныне эритрейского, что расположен в Ист-Энде, в приходе братьев Хоггинсов. В самом деле, Дермот жаждал обсудить в саду на крыше именно вопросы рекламы и распространения.