— Могу, — спокойно отозвался Бруно и, вздохнув, тяжело поднялся, упершись в пол ладонью. — Да, это испытание для твоей души и твоего разума. Но ты справишься.
— Не совсем, — на миг замявшись, ответил Хауэр, и королевский телохранитель шумно и с возмущением выдохнул, точно разбуженный бык. — Однако, — повысил голос инструктор, не дав тому вставить слово, — никто не влиял на решение Келлера отправить его сюда!
— Твои софизмы порою начинают отдавать прямой циничностью, — заметил Бруно, снова усевшись подле одра больного. — А тот, кто плохо тебя знает, как этот несчастный, может ведь в твои слова и поверить.
— Дабы не терять время на малозначащие вещи, — продолжил отец Бенедикт, когда оба уселись, — отвечу сразу на вопрос, который мне задают все, кто входят в эту дверь. Самочувствие отвратное. Нахожусь при последнем издыхании. Благодарствую за соболезнование.
Засим остаюсь, да хранит вас Господь и споспешествует делам вашим».
— Если и стало, конгрегаты мне не отчитываются, — недовольно поморщился фон Люфтенхаймер. — Да и Его Величество пребывает в неведении касательно их выводов или вообще ведомой им информации. Они ведут себя своевольно и даже с Его Величеством обращаются неподобающе. Его допрашивают, можете себе вообразить, госпожа фон Рихтхофен? Допрашивают Императора!