Осенняя ночная тишина, не обрываемая ни голосами ночных птиц, ни стрекотом сверчков, как летом или поздней весной, звенела в ушах, заглушая собственные шаги, и мрак стал уже настоящим, ночным, непроницаемым. Неприязнь к огню и свечам вынужденно приучила глаза к частой темноте, однако сейчас Курт уже слабо различал окружающий мир; порою казалось, что неподалеку возник силуэт человека, каковой спустя миг оказывался молодым деревцем или надгробным памятником, а бывало, чудилось, что идущий по левую руку помощник исчез в никуда, и вокруг лишь пустота…
— Видимо, произошло нечто из ряда вон, — предположил он напряженно. — Новости?
— Всем бы такую терпимость… — буркнул Рудольф тихо. — Надеюсь, когда придет время Фридриха, все мои злопыхатели запутаются в кровавых подсчетах и, наконец, махнут рукой. Главное здесь не ошибиться в выборе невесты; уж это должен быть самый немецкий род на белом свете. И влиятельный.
— Можете думать, господин фон Редер, что это дарованный мне свыше талант, — пояснил Курт по-прежнему невозмутимо. — Я лично считаю это приобретенным reflexus’ом: в моей службе бывало всякое, и, думаю, именно потому я чувствую, когда кто-то смотрит мне в спину. Мой помощник же полагает, что это физическое проявление параноидального расстройства моего рассудка. Мои многочисленные недруги — что это моя врожденная способность. В любом случае, примите это как данность: если вы пожелаете что-то скверное сделать за моей спиною, скорей всего я это почувствую.
— Но? — уточнила Адельхайда, заглянув ему в лицо, когда он смятенно смолк. — Что-то же они все-таки вам сказали? Что?