Ага, контроль за столом полный. Тихий, но твердый ответ услышан.
– Песни поет. Говорит, что такого удовольствия давно не испытывал.
С изрядным волнением качусь на тележке, практически в обнимку с термоядерным фугасом.
– Не помнишь? В девяносто третьем. Столько денег на них ушло… Саша?..
Все шло нормально и привычно, пока вдруг в черном туннеле на «Олвич» лучи наших фонарей не скрестились на преграждающей путь бесплотной фигуре. Тяжело охнул Кемаль. Призрак, лицо которого то наливалось мертвой белизной, обрисовывая черты молодой женщины, то возвращалось до состояния скалящегося черепа, повернул голову, переведя налитые инфернальной чернотой глазницы… и я в полной мере испытал ощущения напарника. Полный изначального зла, жадно сосущий тепло жизни взгляд душил, давил волю, пробирался липкими щупальцами к самому сердцу. В голове зазвенел, наливаясь силой и обертонами, пронзительный женский голос. Песня или вой? Сложно сказать. Тут слились и невероятная гармония, и разрушающая чувства какофония.
Пристроившись с одноразовой посудой на краю длинного стола, сняли пробу. Нормальная овсянка с тушенкой, вполне приличное блюдо по тем военным временам.