Когда же Анна Павловна подняла голову, пришел Мишкин черед изумляться: матушки не было. Перед ним сидела боярыня, да что там боярыня — царица.
— Платья — само собой, но ведь по одежке-то только встречают, а провожают по уму. — Михайла немного помолчал, причем Анна почувствовала, что молчат они с сыном как-то согласно, будто думают об одном и том же. Потом совершенно неожиданно сказал: — Давай-ка на этом и завершим разговор… пока. Подумать еще о многом предстоит. Но если примешь и не убоишься ныне сказанного, найди случай с Нинеей обо всем этом потолковать.
— Он что, говорить может? — недоверчиво переспросила Аринка. — А почему тайна?
— Ну наше, женское… Чего, Продька-то не владеет им, что ли? Ты же тогда толпу татей разума лишила, даже и не подходя к ним, а она на Алексея-то аж грудью легла, а он вроде как вначале-то и правда поддался, а потом ее так… — Анька хмыкнула. — Ну до тебя-то ей далеко, но она же баба красивая, да такая вся при всем… Она чего-то не так делала?
— Свои все: мы с Гришкой, наш урядник Петр и Михайла. Он тебя позвать и велел.