А потом мысленно зацепилась за слово «надо», и словно прозрение пришел ответ на вопрос, которым Арина мучилась все последние дни: чем жизнь в воинском поселении отличается от жизни в обычном селе?
— Правы ваши наставницы, девоньки, ой правы. Не плакать нам надо, не причитать, беду накликивая, а молиться за мужей наших — тогда и вернутся они все, нам на радость. А пока пойдемте обратно, милые.
— Да вроде бы не должны, — с сомнением сказала Арина.
За ужином, в отгороженном от остальной кухни помещении, где за большим столом сидели девицы, Анна не столько ужинала сама, сколько внимательно следила за своими ученицами.
То, что мужи не ответили на ее приветствие, Арину не обидело и не напугало — старшие в своем праве. То, что разговор начался с обвинения в ворожбе, тоже не удивило. Принять в общину чужого человека — дело непростое. Сначала смотрят не на то, чем он может быть полезен, — это выяснится потом, а на то, не несет ли он какого-то вреда или опасности. Это все Арина понимала и была готова, но вот то, в чем именно ее заподозрили…
От сцены, только что разыгравшейся у нее на глазах, Аринку поначалу оторопь взяла. А тут еще со старшим наставником неладно получилось, так и не сумела она его успокоить, он еще сильнее разъярился, уж больно непреклонен. И не то что власти, а даже намека на власть чужой — любой — воли над своей не потерпит и не примет. Вот и ее попытку смягчить его гнев он тоже как вызов понял. Ей в какой-то момент дядька Путята в нем почудился. Потому-то в его душу заглянуть даже и не пробовала, сразу поняла: такое там увидеть можно, что ужас, который она испытала, взглянув в глаза Корнея Агеича да Аристарха позавчера в Ратном, доброй сказкой покажется. Нелегко с таким, наверное, но… другой бы, поди, рядом с Анной быть не смог. Ей только такой и надобен!