У Анны и в мыслях не было винить в этом сноху, тем более что хозяйкой та была хорошей, матерью — лучше и не придумаешь, как наседка с детьми носилась, а что в большухи не стремилась — так не каждому Богом даны желание и умение властвовать. Да и не до того Татьяне было — болела вечно. То по-женски животом маялась, то после выкидыша голова у нее плыла, в глазах темнело. И тоже ведь — в том не вина ее, а беда: свою немощь она переживала тяжело, чувствовала себя виноватой и перед всеми будто заискивала. Но как-то так получалось, что опять за все их несчастья бабы у колодца жалели младшую сноху — Анна-то не позволяла себе киснуть, да и бабью жалость не принимала: не столько сочувствие в ней было, сколько любопытство, а порой и откровенное злорадство тех, кто раньше лисовиновским бабам завидовал.