И он молча автоматически занял привычную уже боевую стойку.
Раньше он всегда боялся, что не допрыгнет до турника и сорвется. Некоторые мальчики карабкались по вертикальной стойке турника до перекладины как по канату и он в том числе.
Он уже не видел ничего, не видел, как Ахмет замахивается второй рукой, потому что время, также пронизанное сиреневым светом, одновременно спрессовалось и замедлилось вокруг него. Капли пошедшего дождя внезапно зависли в воздухе и застыли, газетная подшивка перед его лицом замерла, и целую вечность его глаза ждали и отсчитывали мгновения, пока легкие Ахмета выталкивали из бочкообразной груди воздух. Выдох. «Главное попасть на выдохе, только на выдохе».
Он взглянул в глаза Корейца. Тот смотрел серьезно, но, казалось, в глубине его внимательных глаз лучились искорки смеха, и комок, подступивший к горлу, стал потихоньку отступать.
Сбросив одежду, он долго и придирчиво изучал состояние невыносимо нывшего левого бока. Крови, как он опасался, не было, но на ребрах надувался огромный кровоподтек. «Неудачно я навернулся на камень», — подумал он.
«Ну и к лучшему», — подумал он и стиснул зубы. «Презирайте, презирайте. За что меня уважать-то?»