Успех окрылил его, и ему казалось, что он с такой же легкостью разбил бы и те пять кирпичей, которые не может без соответствующего настроя разбить мастер, занимавшийся с раннего детства и начавший колотить по кирпичам задолго до момента, когда выпустил изо рта соску. Или не соску, а что они там грызут в детстве, кто их разберет, этих китайцев.
Он открыл рот, чтобы извиниться, но не успел. Девушка, еще толком не повернувшаяся к нему лицом, уже была вне себя от негодования, это чувствовалось по тому, как напряглась ее спина, все стремительное движение ее фигуры говорило о том, что его тихое «извините» навряд ли сгладит ситуацию и он неизбежно услышит гневную тираду в свой адрес.
Как отвечал с того дня ударом на удар, как выслушивал раз от раза шипящие угрозы, и, забывшись, иногда садился на подложенные на его стул кнопки.
— Что именно меняется? — спросил он, чувствуя, что мало что понимает из слов Корейца.
Боль, физическая боль — стала абсолютно неважной и несущественной, потому что на другой чаше весов лежали неизвестные ему ранее ощущения — ощущения ловкости, навыков и умений, о которых он раньше никогда даже и не слышал и не задумывался, о которых он не мог и подозревать — и это у него, всегда такого неловкого, нелепо выглядящего со стороны.
Это не так сложно — если ты еще до того, как рядом с тобой начнут махать кулаками, сможешь установить ритм дыхания таким образом, чтобы твой выдох приходился на чужой вдох — половина дела сделана. Но, конечно, если противников несколько — тебе будет посложней. Но, — запомни, — это все важно до тех пор, пока мы говорим о самом первом ударе — потом все меняется.