Но все равно. Такой ненависти он тогда не ощущал.
Подойдя к остатку подшивки, он приступил к занятиям. Сосредоточиться получалось плохо. Перед глазами калейдоскопически мелькали картинки. Презрительный взгляд Тани, слеза на щеке Артема, лучи солнца, бьющие в спортивный зал, отблески на холодном металле турника, злобный шепот в спину на контрольной, и, наконец, сиреневый свет, холодный и прекрасный, наполнивший все вокруг.
Он сидел перед кирпичом, склонив плечи. Ему было невыносимо стыдно, куда сильней, чем тогда, когда его били после уроков и смеялись над ним.
— Ладно уж, слезай оттуда, а то целый день провисишь. Ты, кстати, случаем подтягиваться не пробовал?
Надежды милиционеров на его исправление или на то, что агрессия Ахметова будет направлена в нужное русло, не оправдались. И по слухам все просто с нетерпением ждали момента, когда Ахмета заберут в армию, до чего впрочем было еще далеко.
Как-то незаметно они перешли к тому, чтобы из отдельных простейших элементов — таких как удар в верхний уровень, удар в средний уровень, мягкий блок изнутри — собирать более сложные комбинации и отрабатывать их раз за разом во все более быстром темпе, и он уже давно и думать забыл о какой-то практической применимости всех тех приемов, которыми пытался овладеть.