– Вот как, – пробормотал кнес, присматриваясь к воительнице. И спросил с хмурой горечью, но уже без былой грозы в голосе: – Мне вас что, всех в поруб сажать?..
Волкодав приподнял веки и увидел над собой каменный потолок, а на его фоне – остренькую чёрную мордочку, два чутких уха и пару светящихся глаз. Мыш заглянул ему в лицо, тихо, ласково заворковал и стал тереться о шею. Венн прислушался к себе и не почувствовал боли. То есть совсем ничего, кроме потрясающей лёгкости. И приятного прикосновения меха к голому телу. Даже свет был тусклым, сумеречным и не резал глаза. Волкодав был заботливо укрыт тёплым меховым одеялом и лежал на широкой лавке в комнате большого дома. По всей видимости, здесь имелось окно, и его открыли ради свежести воздуха: он слышал, как снаружи шуршал дождь и журчала вода, стекавшая по каменным плитам.
– Ты не челядинец мне, Волкодав, – неожиданно сказала она. – Ты можешь остаться там при мне, а можешь уехать. Уедешь ведь, а?
Опять стало тихо. Уже вся корчма смотрела на них.
Венн не стал дожидаться, пока он эту причину найдёт.
А ещё говорили, будто лицом и телом кнесинка Елень была сущая мать. Мать-воительница. Вот и думай: к добру это? Или не к добру?..