Хриплый смех силача был загашен в сознании новым чудовищным приступом боли. Боль и свет… Свет и боль…
— Скачи в Очаков! Быстро, как только можно! Загони лошадей, бери моих рысаков. С заводными скачи! По пути забирай! Твори что хочешь!!!
Орлов раз пять пытался выбить у собеседника, чей это ребенок, но тот продолжал играть в молчанку, только улыбался загадочно. Обиделся Иван, но Шванвич первым заговорил с усмешечкой.
— Пятнадцать, а то и двадцать намоют — жила идет богатая! — Григорий заулыбался, он понял, куда клонил брат.
Берега у озера были обрывистые и сразу уходили вниз почти вертикально. Спуститься к воде было невозможно, и лишь в одном месте к хрустальной глади шел относительно пологий откос. Именно здесь они и стояли, хмуро глядя на воду.
Он поежился от холода. Оглушительная тишина была нестерпимой. Пепельно-серая мгла окутывала все вокруг. Сначала Петру показалось, что это не пелена, а не успевший развеяться пороховой дым. Он подул, затем помахал рукой, но воздух не шевелился, казалось, все вокруг замерло в каком-то нелепом, бессмысленном стоп-кадре. Не было ни звуков, ни запахов — время остановилось.