– Сугубо по собственной вине. И выходили из них с куда меньшими потерями, чем могли бы. Подумайте.
– …и молоко ставить, в блюдце, – Тисса поправила одеяльце, – то волосы будут длинными.
Он делится странным изломанным счастьем, действительно слегка хмельным. В нем есть место золоту облаков с пузырьками шампанского, и белесым звездам, что тают, растворяясь в небесных хлябях. Скоротечному дождю, вершинам горным, отмытым до зеркального блеска. Ветру, что стучит в окно и, пробравшись за границу рамы, играет с пеплом. Пеплу. Ковру. Прохладе.
Дар идет рядом. Уже не злится, расстроен только.
Йен безо всякого страха разглядывает ущелье, над краем которого нависают все те же нелепые, слишком хрупкие с виду домишки. Меня же от одного взгляда на них дрожь пробирает. Я бы точно не смогла здесь жить.
Ромашки осыпаются в руках и запаха не имеют. Наверное, последние живые цветы на этой мертвой земле. Не надо было их трогать.