— Милосердие. Христианская всепрощающая любовь, — Александр улыбнулся. — Боюсь, дорогой Отто, что мне придется на время почувствовать себя язычником и, призвав Одина или Перуна себе в помощь, попробовать сокрушить своих врагов силою оружия. Да, Отто, да… Я не верю в Бога. Положа руку на сердце — я вообще ни во что не верю. Если Он и есть, то Ему до нас нет никакого дела. Мы предоставлены сами себе, как подопытные мышки в лаборатории, которых заперли в одной клетке. Вы же сами рассказывали о том, какую «мясорубку» устроил австрийцам Мольтке в Северной Силезии. Сколько людей было убито и искалечено ради навязчивой идеи объединения Германии в единое государство. А сколько людей еще погибнет? Как до, так и после объединения. Ведь молодой империи будет нужно «место под солнцем», и она начнет бороться за колонии, за мировое господство. Я не исключаю возможности того, что Германия набросится на Россию, позабыв все, что та для нее сделала. Без вас, Отто, уже без вас, так что не смущайтесь. Вы ведете дела крайне прагматично, но те люди, что сменят вас, будут думать только лишь о каком-то безумном романтическом величии. Вот они да, они смогут навредить и себе, и миру. И безусловно, в этом будут замешаны англичане. Вспомните хоть одну войну в Европе за последние двести лет, в которой из-за гобелена не высовывал свой нос британский джентльмен? А тут юнцы с горящим взглядом, жаждущие лавров победителей, как этим не воспользоваться? — Саша слегка задумался, посмотрел куда-то вдаль, потом, как будто очнувшись из транса, посмотрел прямо в глаза Бисмарку своим спокойным холодным взглядом старика и продолжил: — Вы говорили о совещании? Поспешим. Этот акт «мерлезонского балета» нужно уже завершать. Он слишком затянулся.