Я повернул с бетона, идущего вдоль берега шоссе Хафель, на грунтовый проселок, упирающийся в небольшой пляж Куххорн, куда обычно отправлялся с семьей на пикники в теплое время года. Конец октября, сейчас там, скорее всего, пустынно.
Обычно я испытываю некоторую неловкость после подобных монологов. Особенно если слушатели бледнеют от волнения и говорят, что я действительно подаю пример истинного благородства. Некоторые даже приседают от сильных чувств и почтительности.
Несколько раз еще я ездил в Дрезден. Труди подарила мне свою фотокарточку.
— Брандт? — я не без труда узнал голос личного врача фюрера. — Отчего вы кричите? Что стряслось?
Я отправил документы в стол и пошел в ванную комнату.
Леер махнул рукой, ругнулся и взял котелок. Проходя мимо румына, он грубо толкнул его. Рукавицы болтались на его шее, привязанные веревкой. На Леере был русский полушубок, весь в пятнах и дырах.