— Вот ведь бестолочь, — только что не сплюнула Иравари. — Еще раз смотри.
— Да нет, — мотнула я головой в нетерпении. — Я про магию.
Зигфриду становилось хуже. Сухие, потрескавшиеся губы были закушены от боли, глаза почти ничего не выражали, дыхание стало хриплым и прерывистым.
— Погоди, — остановила я хлопотунью. — Что ты там про состязания говорила?
— Слушай, — решила я, — нечего тебе в банду возвращаться. С твоим счастьем уже через седмицу без рук останешься.
А то я сама не знаю! Только острая боль, будто вогнали мне в сердце раскаленный добела прут, не дает вздохнуть, требует выхода, какой-то совершенно невообразимой каверзы.