— Я чувствовал, что сознание моего друга не на шутку раздвоилось, — вздохнул сэнсэй. — С одной стороны, ни в саму возможность революции, ни в ее героическую романтику Фукада больше не верил. Но и полностью отрицать необходимость революции тоже не мог. Отрицание революции привело бы его к отрицанию всей жизни, прожитой до сих пор. Ему пришлось бы выйти к людям и публично покаяться в своих заблуждениях. Но как раз на это он был не способен. Мешала и непомерная гордость, и опасение, что после такой покаянной речи среди его учеников-радикалов начнется паника. На данном же этапе Фукада мог хоть как-то этих ребят контролировать.
— Ты хотела сказать, LittlePeople! — спросил он наугад.
— Господин Мияма! — воскликнула Аомамэ. — Ради бога, извините, но что это у вас на шее?
Спасало Тэнго лишь одно: маршруты этих походов пролегали далеко от их дома. Жили они в «спальном» микрорайоне городка Итикава, а работать отцу приходилось ближе к центру. И выколачивать деньги из семей однокашников по садику или школе, слава богу, ни разу не довелось. Хотя и бывало, что по дороге на работу им попадались знакомые дети. Когда это случалось, Тэнго старался спрятаться за отца, чтоб его никто не заметил.
Вслед за хозяйкой она тоже взяла свою чашку, бесшумно отпила глоток. Аомамэ не очень любила травяные чаи. Куда больше ей нравился горячий, дьявольски крепкий кофе как-нибудь после полуночи. Но в цветочной оранжерее средь бела дня такой напиток вряд ли уместен. Поэтому всякий раз, приходя сюда, она пила то же, что и хозяйка. Та предложила гостье печенье. Аомамэ попробовала. Только что приготовленное, с имбирем. До войны хозяйка воспитывалась в Англии, вспомнила Аомамэ. Старушка ела печенье осторожно, крохотными кусочками. И как можно тише, чтобы не проснулась бабочка у нее на плече.