Он заливисто рассмеялся и снова уселся на койке.
— Извини, Джон, — пробормотал я и посмотрел на Харри. Он защелкнул свою застежку легче (то ли она была чуть больше, то ли правая лодыжка Джона оказалась чуть тоньше), но глядел на нее с сомнением. Я понял, почему: у новых застежек был хищный вид: их челюсти напоминали пасти аллигаторов.
— Ты мне снился, — вымолвила она нежным, чуть удивленным голосом. — Мне снилось, что ты бродил в темноте и я тоже. И мы нашли друг друга.
— Какой большой! — вскрикнула она. Словно маленькая девочка, заболевшая ангиной. Она вытащила руки из-под одеяла — мертвенно бледные, как ее лицо, — и сложила их вместе. — Ну-ка, сними штаны! Я слышала о членах у негров всю свою жизнь, но никогда не видела!
Я подумал, что, наверное, следует просто согласиться и уйти, но не смог. Я видел его. И я также ощутил его. Ощутил прикосновение его рук.
Джон рванулся вперед, натянув ремень. На секунду наши взгляды встретились. Он находился в сознании, я был последним, кого он видел, когда мы столкнули его с края этого света. Потом он откинулся на спинку, шлем сполз слегка набок, из-под него, словно обуглившийся туман, струился дымок. Но в целом все прошло быстро. Не думаю, что безболезненно, как всегда заявляют сторонники казни на электрическом стуле (хотя ни один из них, даже самый рьяный, не хотел проверить это лично), но быстро. Руки Джона опять обмякли, беловато-голубоватые полумесяцы у основания ногтей теперь стали темно-фиолетовыми, и колечки дыма все еще поднимались со щек, еще влажных от капель с губки… и слез.