Джон спрыгнул вниз. Хотя для него это был скорее шаг, а не прыжок. Я спрыгнул за ним, жалкий, на негнущихся ногах. Я растянулся бы прямо на холодном гравии, не поймай он меня за плечо.
— Да, — ответил Дин. — Тефтон, в графстве Трапингус. Где он был раньше и что делал, никому не известно. Просто бродил по округе, наверное. Если интересно, можно поискать что-то в газетах в тюремной библиотеке. Она скорее всего не переедет до следующей недели. — Дин усмехнулся. — Заодно послушаешь, как твой дружок там наверху ноет и стонет.
Харри слегка приоткрыл двери и просунул голову внутрь. Мне показалось, что он находился там целую вечность. Наконец он повернулся, и лицо его было почти радостным.
— Я не могу… — начал было я, но тут пряжка со звучным щелчком защелкнулась. Наверное, она прищемила и складку кожи на ноге Делакруа, потому что он дернулся и издал тихий свистящий звук.
— Если бы вы ее знали, вы бы тоже ее любили. По крайней мере, если бы вы с ней познакомились до того, как болезнь взяла ее в клещи. Она так много делала для общества, была хорошим другом и очень религиозной. А кроме всего этого, она очень веселая, была, по крайней мере. Она могла такое сказать, что вы хохотали бы до слез. Но совсем не по этим причинам я хочу помочь спасти ее. Нет, то, что с ней случилось, это несправедливо, до обидного несправедливо. Невозможно видеть, слышать и принять сердцем.
На следующее утро в девять часов, когда я на кухне пил уже третью чашечку кофе (жена ничего не сказала, но я видел неодобрение, крупно написанное у нее на лице, когда она мне подавала ее), зазвонил телефон. Я пошел в прихожую, чтобы взять трубку, и Центральная сказала кому-то, что линия занята. Потом она пожелала мне веселенького дня и отключилась… предположительно. С этой Центральной никогда ничего не знаешь наверняка.