Коффи посмотрел вдоль Зеленой Мили в сторону стола дежурных и двери, ведущей в мой кабинет и в складское помещение.
Так же, как и тогда, когда Коффи избавил меня от «мочевой» инфекции, «мушки» стали белыми, а потом исчезли.
Но Перси, по-моему, не был похож на неприятности в тот вечер. Он не приглаживал руками волосы, не играл дубинкой, и даже верхняя пуговица его форменной рубашки была расстегнута. Я впервые видел его таким: довольно забавно, как маленькая деталь способна все изменить. Больше всего, однако, меня поразило выражение его лица. Там царило спокойствие. Не безмятежность — я не думаю, что Перси Уэтмору хоть в малейшей степени известна безмятежность, — он имел вид человека, который вдруг понял, что может подождать того, чего хочет. А это очень отличало его от прежнего молодого человека, которому пришлось пригрозить кулаками Брутуса Ховелла всего лишь несколько дней назад.
Брут наклонился вперед, потер кулаками глаза, как уставший ребенок, потом снова уронил руки на колени.
Как оказалось позже, вечер был далеко не закончен.
Уортон, рванулся вперед, и Брут нанес ему сильнейший удар дубинкой — я уверен, что о таком ударе мечтал Перси, — поперек лба как раз меж бровей. Уортон, считавший наверное, что до его прихода у нас не было неприятностей, осел на колени с широко открытыми невидящими глазами. Когда пошла вода, Харри отошел на шаг под ее напором, а потом, сжимая наконечник шланга, нацелил его, как автомат. Струя ударила Буйного Билла Уортона прямо в середину груди, сбив на пол и загнав под койку. Ниже по коридору Делакруа прыгал с ноги на ногу, издавая резкие звуки и крича Джону Коффи, чтобы тот рассказал, что там происходит, кто побеждает и как этому новенькому шизику нравится душ по-китайски. Джон не отвечал, просто тихо стоял в своих слишком коротких брюках и тюремных шлепанцах. Мне удалось лишь один раз бросить на него взгляд, и я успел заметить прежнее выражение его лица — печальное и отрешенное.