Клирик осторожно снял с головы повязку. Она не превратилась в корону. Не заблестела самоцветами и жемчугом. Белая ткань — и только.
— Так ты что, влюбился в Немайн, что ли? — улыбнулся Дэффид. Но рыцарь остался мрачен.
Утро — а ночью было пять или шесть детских тревог — Клирик начал, тоскливо следя, как Немайн целует спящего младенчика. Очень хотелось отвернуться от телячьих нежностей или зажмуриться. Увы. Со стороны-то наверняка смотрелось мило и трогательно. В том числе и ручонки, тянущиеся к ушам…
Багрянородная появляется на свет не в порфировой палате — в походной палатке. И сорока дней не проходит, мать поднимает над головой хнычущий сверток. Чтобы видела. Игольчатый ветер горной зимы колется, но слез из серых льдинок не выбивает. В них, полных недоступной взрослым мудрости, пляшут огни горящего Тбилиси и сверкание хазарских клинков.
Удержалась, не выплеснула ярость из переполненных глаз. Молнии пляшут в свинцовых облаках, молнии ждут…
— Да кто она… И так, чихает легонько… И темно…