— Тело привыкает к труду, и к благочестивому — тоже. Поначалу я как кряхтела? Еле добиралась домой. Да и теперь сотня поклонов для меня немалый труд. Но уже привычный. А дальше? Но ты ведь не учитывал привыкания, когда назначал лекарство моей душе? Значит, его разумнее скомпенсировать.
Главное — вождь авторитетнее. Так пусть на весах будет именно его честь.
— И знаешь греческий? — голос был уже другой. — Прекрасно! Тебя тоже в город не пустили? Ясно. Ну сиди. Наш капитан с вашим уже договорился — если что, держаться заодно. Ужасная страна! — В голосе звучал затаенный страх. Не перед битвой. Перед чужим.
Немайн говорила, и перед бывшим королем вставал таинственный мир подземных рек и ручьев, способных утолить жажду и предотвратить подкоп, покрыть склоны холмов льдом или предательски засосать человека. Мир, в котором не мертво ждут урочного часа — терпеливо растут, зреют, а иногда болеют и гниют самородки и руды, скалы и пески, озера и острова.
— Витает, — вставил седой, — еще как витает. Ссориться сюда пришла.
Факелы, факелы, факелы. Поиски отставших и раненых, прочесывание леса… Прошло краем. Как-то получилось, что сида оказалась при полудюжине раненых лекаркой. Потому что видела в промозглой тьме и взялась перевязать одного, зашить другого… На простые порезы ее хватило. И, заметила Анна, как ни скромничала сида, а руки работали уверенно и твердо. Не хуже, наверное, чем у мэтра Амвросия. Пока из леса не принесли тяжелого — на плаще вчетвером. Рядом суетился сам командующий.