— Привилегию нарушать нельзя, — торопливо вставил он, — ни в слове, ни в букве. Но я, напротив, предлагаю ее укрепить! Разреши мастерицам продавать полотно, сотканное фермерскими женами — оставив себе часть цены, разумеется! И твои мастерицы получат еще одну статью дохода.
— Его у тебя и так немало. Если они в состоянии сделать что обещали в письме.
И зеркальце! Нашлось даже несколько. Серебряные, в которых Немайн выглядела ожившей покойницей, и золотые, от одного взгляда в которые казалось, что сида персонаж мифологии китайской. Клирик не нуждался ни в карикатуре, ни в комплименте. О чем и сообщил ювелиру.
— Да это как сказать, — Клирик припомнил сказки. — Если уж у фэйри ум за разум заходит от того, что обед варят в скорлупе и одно яйцо варят на семерых работников, то от этого вот и вовсе можно свихнуться…
Случайный казус выветривания — и вершина холма запела неслышимую людьми песнь. Вроде той, которая доносится от гребней морских волн. И в которой главное совсем не басовитые стоны, которые в состоянии расслышать человеческое ухо. Эти породили название. А табу и суеверия произошли от звуков с так называемой частотой страха — от семи до семнадцати колебаний в секунду. Вызывающих инстинктивный ужас и расстройства зрения.
От ненавистной каши Клирика спас разъезд. Картина была — заглядение. Особенно сэр Кэррадок впереди — ух хорош. Ухваченный одной фибулой — свежее поветрие по неторопливым меркам мод раннего Средневековья — плащ колышется в такт быстрым шагам. Венок на голове, от чего вид слегка вакхический, на щите вязь букв: "Иисус Христос, царь Иудейский". В руке, за волосы ухвачена рыжеволосая бородатая голова. Без тела, естественно. Сам при этом доволен, точно кот, принесший хозяйке мышь. Того и гляди, начнет лапкой усы умывать. Ох, ты… Ну не умывать, подкручивать, но начал!