Микрофон у Мела в руке был подключён к телеустановке. Мел продолжал говорить, и в лицо ему ударил луч юпитера.
— В последнем сообщении говорилось, что эта полоса временно закрыта, там какой-то затор, — заметил Хэррис.
По телефону она заявила Мелу, что приедет в аэропорт и всё ему выложит. Но Синди понимала, что если она туда явится, объяснение будет нешуточным и может наступить разрыв, окончательный и необратимый. Здравый смысл подсказывал ей, что рано или поздно такой разговор между ними неминуем, — так чем скорее он будет позади, тем лучше. К тому же тогда решатся и некоторые побочные проблемы. Однако пятнадцать лет брака не отбросишь так же легко, как выбрасывают отслуживший своё дождевик из пластика. Каковы бы ни были их недостатки и причины разногласий — а Синди могла бы насчитать таковых немало, — когда два человека столько лет прожили вместе, их связывают узы, которые трудно порвать.
Он начал раздевать её — с деликатностью, казалось, совсем ему не свойственной, — и она услышала его шёпот: «Не надо спешить, Синди, нам будет хорошо…» Но когда они уже лежали в постели, Синди, охваченная блаженной, тёплой истомой («Вам будет тепло», — пообещал он ей в автомобиле), вдруг утратила выдержку и воскликнула: «Ну же, ну, прошу тебя, прошу, я больше не могу!» Но он был упрям, настойчив, хотя и нежен. «Нет, можешь, можешь. Ты должна, Синди». И она подчинилась, самозабвенно отдав себя ему во власть, и он повёл её — словно ребёнка за руку — медленно, шаг за шагом к блаженному краю пропасти, порой замедляя шаг, порой отступая, и тогда ей казалось, что они, растворившись друг в друге, плавают высоко над землёй. И снова на шаг ближе к краю, но нет, ещё нет, и весь путь повторяется снова, и сладкая мука почти непереносима, и наконец оба мгновенно достигают края, и симфония страсти, в едином слитном аккорде идёт крещендо, подобная гимну. И Синди кажется: если бы можно было по желанию избирать себе конец жизни, она сейчас приказала бы сердцу не биться. Ведь такое мгновение не повторится никогда.
Компаньо молчал. Как бы ни обернулось дело, девушка, лежавшая на полу самолёта, уже не будет красивой… Разве что с помощью пластических операций.
Дверь кабины отворилась. Вошла Гвен Мейген.