— Тебе в самом деле весело, или просто хорохоришься? — вздохнул тот.
— Прошу прощения… — пробормотал он смущенно, — увлекся…
— Он… — донеслось из этих губ чуть слышно. — Да?
— Флейта Азатота… Это и есть его покровитель?.. Стало быть, ему в жертву и назначались кельнские дети?
Молчание давно простерлось за рубеж допустимого, рождая неловкость и напряженность; Курт уже раскрыл было рот, чтобы сказать что-нибудь, не имеющее никакого отношения к обсуждаемой теме, даже и вовсе к делу, чтобы рассеять тучи, однако попытку восстановить прежнюю непринужденность пресекло появление отца Юргена с желтой, как старая кость, трубкой пергаментных листов в руке, перевязанных тесьмой во множество оборотов.
— Извини, но это правда. Что мы будем делать с тобой, если ты снова сверзишься наземь, да еще и, чего доброго, что-нибудь себе сломаешь?