И вот, когда назвался он каплею предвечных вод, кои есть aquas Aeternitatis, и сказал, что растворены теперь души чад наших в его душе, и сказал, что сие пребудет вовеки, и вовеки быть им так, тогда горожане, преполнившись сими кощунственными речами до пределов сердец своих, набросились на него снова, и стали снова бить его, плача и взывая к Господу; здесь же стали решать, что сделать с ним и как судить его.
— Что — не цепляет? — уточнил Курт, когда тот с усилием потер лоб ладонью, и, не дождавшись ответа, сочувственно вздохнул. — И не зацепит. Обидный, но непреложный факт. Если же будешь продолжать — в один прекрасный момент попросту упадешь, причем безнадежно трезвым, вот и все. Посему сейчас даже не пытайся заглушить что-то в себе вот этим; просто держи себя в руках. Присядь, — посоветовал он, вынимая из чехла один из метательных ножей, и, осмотрев острие, опустился подле распятого чародея на корточки. — Можешь дать передохнуть своей ноге; сейчас ты мне едва ли будешь полезен.
— Вы сами одобрили это, — возразил Курт твердо. — У меня лежит письменное разрешение, подписанное…
— Просто и ситуация, и объект расследования и впрямь, каких ранее не встречалось, — улыбнулся он примирительно. — И напрасно вы оба полагаете, что я разобрал все сходу — я сам в замешательстве.
Расчет оказался верным — в глазах мелькнуло нечто, чему точного определения дать было нельзя, однако уже не пустота, а хотя бы какое-то вялое подобие мысли и желания действовать.