Двор дома Хартмутов оказался тихим и пустым, и, если б не царящая здесь фанатичная чистота, можно было бы подумать, что жилище это необитаемо и заброшено.
— Не знаю, — не сразу отозвался тот. — Точно не скажу. Давно. Пару недель назад, быть может.
На вдумчивое, неспешное проведение бесед времени не было; минуты убегали стремительно, не оставляя возможности действовать в излюбленном духе майстера инквизитора Гессе, то есть, уделяя каждому задержанному по полчаса, растекаясь мыслью по теме, не столько слушая, сколько говоря, пытаясь отыскать слабину, на которую следует давить, не по словам допрашиваемого, а по его реакции на слова следователя. Разумеется, все это делалось и сейчас, однако словно бы как-то на ходу, и Курт не раз напомнил себе всадника, прямо с седла норовившего подобрать с земли мелкие монетки, рассеянные в траве, пуская при этом коня вскачь. Когда поздний октябрьский рассвет, холодный и пасмурный, начал исподволь осветлять небо, люди, голоса и слова слились в его рассудке воедино, образовав сложноделимый ком образов и звуков; лишь сегодня, впервые за время своей службы под началом Вальтера Керна, он оценил всю полезность его неизменных требований отчетов и протоколов, составленных письменно: если бы не записи имен, вопросов и ответов, к утру Курт попросту забыл бы уже, с кем он говорил, кого еще даже не видел, какие вопросы задавал и что ему на оные вопросы было отвечено…
— Да… — с трудом шевеля губами, отозвался тот. — Если бы ты не смог распутать дело, это ничего бы не изменило, все равно тебя надлежало убить, не так, то иначе.
Тишина снова снизошла в часовню — снова долгая, глубокая, но теперь первым заговорил духовник.
Немногочисленные мелочи, снятые с тела Ланца, он ссыпал в его же кошелек, ощущая и сам некоторую неловкость от того, как ворочает застывающие останки, точно грабитель — труп излишне несговорчивой жертвы, а когда мысль возвратилась на многие годы назад, напомнив переулок Кельна, короткий нож в руке и тело припозднившегося горожанина на залитых кровью камнях под ногами, Курт с усилием зажмурился, встряхнув головой, и непроизвольно обернулся назад, столкнувшись с взглядом связанного человека. Кляп не давал видеть губ, однако глаза чародея улыбались — неприкрыто и с вызовом.