С первыми лучами солнца телега, запряженная двумя пегими кобылками, груженая деревянным пауком, стояла перед воротами в Оробос. Сверху хмурой громадой нависала барьерная стена. Для простого обывателя — обычный серый камень. Толлеусу она казалась светящейся от пронизывающих ее сигнальных плетений.
— А ты, Муэнко, можешь что-нибудь сделать? — комендант обратился к жрецу.
— Тогда, если мы появимся в каком-нибудь вашем городе и заявим о себе во всеуслышание, не подставим ли себя?
— Ты как? — И вижу, что она не понимает меня. Блин! Снижаю скорость одного потока до нормальной и повторяю вопрос.
Успокоившись и придя в себя, почувствовал, что меня кто-то трясет — точнее, пытается трясти, так как прикосновения ощущались очень слабо. С трудом открыв зажмуренные глаза, разжал зубы, облизал кровь от прокушенной губы и поспешил успокоить Карину, которая пыталась криками и трясением привести меня в порядок. Да, наверное уже успела подумать, что я какой-то припадочный псих. Ничего, думаю, сумею убедить ее в обратном.
Поначалу Карина еще надеялась, что ее спасут. Надеялась на отца — у того были большие связи среди военных и весьма значительные финансовые возможности. Но сейчас, по прошествии бездны времени, она почти не вспоминала о родных. Весь мир скукожился до размеров этой треклятой камеры. И даже воображение все чаще отказывало ей.