Через несколько дней Монахов заорал на кого-то в коридоре «Пиндюра!!!», и я еще подумал – ни фига себе ругательство.
Отойдя от стола в некоторой задумчивости, я решил заявление военврача интерпретировать так, что пенициллина здесь не дождешься.
Увы, наша «седьмая площадка» была плотно заселена войсками. Всюду шлялся народ, всюду были глаза. Под любым кустом валялся дрыхнущий бездельник, на чердаке казармы прятались от дедов молодые, даже подземные коммуникации были обжиты.
– Отставить прокладку, товарищ сержант. После обеда приходите в штаб. Там надо организовать покраску. Сразу по окончании – увольнение в запас.
Тут нам навстречу попался толстый прапорщик, толкающий перед собой решетчатую тележку, из тех, на которых возят аккумуляторы. Косяк слегка повеселел.
В рано наступившую весеннюю жару я чего-то приболел. Температура, слабость, бледность. Ну, бывает. Попросил у Минотавра разрешения не перенапрягаться, тот буркнул: «Ладно». Наш дивизион заступил в наряд, я пошел, как обычно, дежурным по штабу. Так было удобнее всем. Минотавр считал, что из штаба я не смогу оказывать разлагающее воздействие на коллектив. Я сам время от времени нуждался в отдыхе от казармы, иначе зверел и принимался хулиганить. А штабные офицеры знали, что меня не страшно нагрузить заданием, требующим зачатков интеллекта и минимума ответственности. Если же я устрою шоу, то ради общей пользы и сугубо развлечения для. Например, мне хватило наглости погнать взашей майора Рогачкина, особиста ракетчиков, вечно лезущего на наш узел связи, чтобы оттуда бесплатно звонить по межгороду. Рогачкин в итоге добился своего, но едва не сорвал голос, призывая на помощь начальника штаба. Особиста не любили, и мой недружественный выпад произвел сильное впечатление.