На самом деле с голодухи я бы не такое съел, но мне было и жаль Косяка, и не хотелось упасть в его глазах. Да и голодухи особой не предвиделось.
– Хочешь, чтобы я пошевелил тебя? – спросил Масякин. – Ну-ка, помоги Васе ускорить погрузку!
– Да. Журнал заполнил? Ну и вали отсюда к чертовой матери, воин. Не видишь, мы тут… Живописью занимаемся. Доисторической.
Я до сих пор в душе самоходчик. Боюсь, это не лечится…
– Ё-моё, – сказал Большой упавшим голосом.
– Все претензии к Шнейдеру, гармошка вообще-то его, – сказал Олег, забираясь в машину. Он захлопнул кормовой люк, сел в кресло и сложил руки на груди. Солнце пригревало через открытый верхний люк, было уютно и спокойно. Наконец-то.