Надо мной стоял Косяк, осторожно тряс за плечо и тихо матерился. Причем матерился – радостно.
В результате я так и не смог уяснить, зачем бывает теодолит. Отчего-то наши топогеодезисты окутали этот прибор завесой тайны. Про гирокомпас и курсопрокладчик они мне всякого наобъясняли, а как дойдет до теодолита – вдруг у них глаза мутнеют и голос садится.
Им выдали достаточно красно-коричневой половой краски. Некоторое количество серо-стальной краски. Чуть побольше белой. И всё. Я оглядел батарею банок, выстроившуюся вдоль стены туалета, и невольно почесал в затылке.
– Вольно. Значит, ты. Познакомься с моим машинистом. Отдашь бумаги ему, объяснишь, чего надо, потом заберешь. Всё, я на КП…. – Афанасьев вдруг прищурился. – Уверены, что происшествий не случилось?!
Стою, курю, и думаю, что Бибко вообще-то правильно себя ведет. Настоящий генерал, он и без штанов генерал. И настоящий офицер это не звездочки на погонах. Вот, допустим, капитан Каверин, который угнал автомобильный прицеп из парка… Каверин не виноват, что ему осточертела служба. Он даже в таком осточертевшем состоянии на две головы выше, чем комбриг. Которого, между прочим, десять минут назад отыскали в канаве под забором. Это мне по секрету с узла связи капнули.
Потом было очень много событий, так много, что я о видении не вспоминал. Оно никуда не делось, просто хранилось в самом дальнем углу памяти. До момента его э-э… сбывания мне еще предстояло служить, как медному чайнику. Пока же я успел здорово разозлиться – настолько, что упала температура (испугалась, наверное). Добрел до железнодорожных путей и взялся за лом.