– После третьей – стоп, – сказал нам Афанасьев. – Тебе завтра за руль, а тебе… Просто ни к чему.
– Хорошо, – говорю, – я уже забыл про отпуск.
Ведь строевой офицер, друзья мои, это, извините за пафос, не звезды на погонах, а достоинство, воля, чувство юмора и умение прощать. Это сложная и вредная профессия, не каждому по плечу.
Не возвращаться же в канаву – Сиротин обозлится, начнет пакостить. И я уже настроился на дембель через неделю. Значит, теперь надо уволиться через три дня, или напрасно меня зовут сержантом самоходной артиллерии большой мощности.
Потом один ненормальный убил с десяток собачек. Развлекся, пока наши на полигоне были. Тихий, смирный, доброжелательный молодой человек. Подманивал и рубил лопатой. Его за это до конца службы колотили ежедневно, и спал он в туалете – когда давали поспать, – но собак-то не вернешь. Какие уцелели, те ушли из парка навсегда. Жалко, я уже уволился. До сих пор жалко. Я бы молодому человеку придумал. Епитимью. А бригада взяла бы меня на поруки, если что.
– Учитесь, молодые люди, – сказал я и побежал отмывать палец. Надо было успеть еще закрыть и опечатать кабинет замполита. А то мы с ним месяц назад рассорились, и он отнял у меня ключ. Лучше бы замок сменил.