Ростислав повернулся и пошел вниз. Святояр заспешил следом. Дружинник подвел им коней, оба ловко вскочили в седла и зарысили берегом. Сотня, понукаемая ошалевшим от происшедшего Балшей, поскакала вдогон. На опустевшем лугу остались три конских трупа. Хозяева погибших лошадей тащились вслед сотне, неся на плечах седла.
Ночь стояла тихая, никто не подкрадывался к становищу, и Олята заскучал. Поэтому не шикнул на сестру, когда та заговорила.
– Кажи! – Мужик щупает упряжь. Пальцы у него коричневые, крючковатые. – Добре выделал, добре… – бормочет он. – Где учили?
Спускаться по реке я не стал: лодки «поповцев» пришли снизу. Свернул в приток, плыву против течения. Продвигаюсь медленно: лопаткой грести плохо. Весла нет: «поповцы» их или сожгли или побросали в реку. Они и днища челнов порубили, чтоб не пользовались. Шест мне не помощник – глубоко. Перебьюсь. Спешить некуда: рано или поздно доберусь до селения – они стоят у воды. Попадутся язычники, расскажу правду. Молодого и сильного мужчину примут: их не хватает. Гибнут на охоте и в набегах, умирают от болезней. Потому Елица так тряслась надо мной. Вышло наоборот: она умерла, а я жив. Зачем она стала мешать «поповцам»? Пусть бы угоняли скот! Сошли бы со двора, а я бы Елицу потихоньку увел…
– Избу сожженную в веси заново поставить, орало купить, корову… Будет землю пахать, подать князю платить…
– Виновные понесли наказание? – спросил Мануил.