– Ты права, – сказала она, и на этом мы расстались.
– Мадемуазель – фея, – таинственно прошептал он, а я сказала ей, что он шутит, и она, в свою очередь, с истинно французским скептицизмом назвала мистера Рочестера «un vrai menteur», заявив, что ни чуточки не поверила в его «Contes de fée» и вообще, «du reste, il n'y avait pas de fées et quand même il y en avait», они, конечно бы, ему не являлись, не дарили бы никаких колец и не предлагали бы жить с ними на луне.
– Да неужели? Вы никогда мне раньше этого не говорили. Всегда утверждали, что у вас нет родственников.
За этими разговорами незаметно промелькнул час. Бесси помогла мне надеть шляпку и прочее, и затем я вышла с ней из сторожки и направилась к дому. Точно так же девять лет назад я уходила из него. В темное, туманное, промозглое январское утро я покинула враждебный мне кров с отчаявшимся, ожесточенным сердцем, чувствуя себя изгнанницей, почти преступницей, – чтобы обрести холодный приют в Ловуде, таком далеком и неведомом. Тот же враждебный кров теперь вновь предстал передо мной, а мое будущее было столь же неясным и на сердце было так же тяжело. Я все еще ощущала себя скиталицей, однако теперь я больше полагалась на себя, на свои силы, и прежний гнетущий ужас оставил меня. Да и зияющие раны от обид и несправедливостей давно зажили, пламя возмущения угасло.
– Такая максима кажется опасной, сэр, поскольку сразу видно, как легко употребить ее во зло.
Злобный вопль, казалось, опровергнул этот благоприятный отзыв. Одетая гиена поднялась на задние лапы и осталась стоять так, оказавшись очень высокой.