— Щербатин, — тихо прошептал я, — это не оппозиция. Это клуб мелких пакостников.
— Никто не ворует, не грабит? Все только созидают?
— В ад, — сказал я, чувствуя, как вдруг навалилась какая-то разбитость.
И я начал молоть какую-то чушь о том, как хочу утром распахивать окно, и вдыхать запах леса, и исписывать груды листов, так чтоб перо догоняло мысль, и завтракать деревенским молоком и свежим хлебом, и думать думы над обрывом, глядя в синюю даль…
Так, наверно, выглядит пожар на фабрике пиротехники — гул, рассыпчатые хлопки, клубы дыма, подсвеченные разноцветными вспышками, снопы искр… Не знаю, сколько ивенкских ружей было нацелено на нас в тот момент. Наверно, за каждым капустным листиком пряталось не меньше десятка.
— Вы кто, уборщики? — спросил один, глянув на наши огнеметы.