— Лейтенант гэбэ, который меня сопровождал.
Пока мы по танкам стреляли, прокатившийся на нашей пушке красноармеец успел слинять. Из боевого в походное положение пушку переводили минут пять, чтобы поднять пять тонн на высоту полуметра, пришлось попотеть, качая рукоятки механизмов. Закрепили ствол по-походному, брезент и ящик с двумя снарядами положили обратно в кузов. Забираясь в кузов, я увидел в заднем борту свеженькую дырку от пули, стало быть, пулемет все-таки был. И был он достаточно близок к цели. Тронулись. Немцы, получив по зубам, на берег не высовывались. А то! Восемьдесят пять миллиметров, это тебе не в углу навалено. Сила! СТЗ выбирается на дорогу, точнее уже на городскую улицу и медленно торопится к мосту через Днепр.
— Бери своего Коновалова и оборудуйте сортир. Сделаешь – считай, отбыли наказание.
Очень хочется хлопнуть дверью, но я аккуратно закрываю ее за собой. В коридоре меня уже ждут Костромитин с Лившицем. Они и рассказывают мне, что произошло, когда я сидел в кабинете. Оказывается, они примчались в штаб полка буквально через несколько минут, после того, как сюда доставили меня. К особисту их не пустили, тогда они пошли к командиру полка, а через десять минут в кабинет влетел особист. Он долго вопил, брызгал слюной, но сделать ничего не смог. В конце концов, все увязли в юридических вопросах. Но комбат и политрук, подкрепленные авторитетом командира полка, твердо стояли на своем: гражданин, не принявший присягу, военнослужащим не является. И, следовательно, воинского преступления совершить не может. Особист потребовал наказания комбата за неприведение к присяге, и с этим пришлось согласиться. Костромитину влепили выговор.
— Ладно, подбросим вас до Усмани, лезьте в вагон, скоро отправляемся.